В проекте «НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ» Государственного исторического музея есть цветной портрет молодой женщины в военной форме – Валентины Павловны Муравьевой. Московская художница Елена Александровна Афанасьева рисовала её в 1942 году.
О В. П. Муравьевой в проекте написано, что родилась она в 1918 году в Москве. В РККА (Рабоче-Крестьянская Красная Армия) с 1941 года, доброволец.
И о том, что о ней есть упоминание в книге «Во имя жизни» В. Е. Гиллера, военврача, полковника медицинской службы, начальника сортировочного эвакуационного госпиталя (СЭГ) №290, который являлся основной медицинской базой Западного, а с 1944 года – 3-го Белорусского фронтов.
ДЕВУШКА С ХАРАКТЕРОМ
Да, Валентина Муравьёва, врач, служила все годы войны в СЭГе 290 и о ней немало написал В. Е. Гиллер. Но не только в документальной повести «Во имя жизни» (Военное издательство Министерства обороны Союза ССР. Москва – 1956), но и в другой книге — «И снова в бой…» (Москва – 1967. «Советский писатель»).
В повести «Во имя жизни» есть её небольшое чёрно-белое фото – копия портрета, написанного Е. А. Афанасьевой.
О книге «И снова в бой…» скажу немного больше. Она также названа документальной повестью. Но называть её так всё же нельзя. Автор рассказывает о своём госпитале, его фронтовых дорогах. Все военные события в книге соответствуют действительности.
Есть лишь одно «но»… Фамилии, имена, отчества персонала СЭГа 290 – это псевдонимы. И лишь тот, кто хорошо знает повесть «Во имя жизни», сможет разобраться, кто есть кто.
Повторю: под псевдонимами выведен лишь персонал госпиталя.
Эти книги отличаются ещё одним.
«Во имя жизни» — здесь о работе госпиталя лишь до марта 1943 года, когда он перебазируется из Москвы опять в г. Вязьму, где формировался в июле 1941 года.
А в «И снова в бой…» — дальнейший его путь за фронтом до мая 1945 года; Великую Победу персонал СЭГа 290 встретил в Восточной Пруссии, в местечке Тапиау.
Почему появились псевдонимы, я знаю. Но то дела давно ушедших дней, а потому не буду рассказывать. Известно, что Вильям Ефимович Гиллер на одной из встреч однополчан – своих бывших подчинённых, обратился к ним с просьбой: написать воспоминания, которые он мог бы использовать именно для книги «И снова в бой…».
В числе откликнувшихся на эту просьбу была и Валентина Муравьева. По-другому нельзя объяснить подробный рассказ о её жизни до Великой Отечественной войны. В архиве Совета ветеранов СЭГа 290 нет её воспоминаний и анкеты.
Из повести «Во имя жизни»:
«Помощником Кукушкиной* назначил Валю Муравьеву. Не беда, что молода и опыта военно-полевой хирургии маловато, зато с характером девушка.
Валя стала душой эвакосортировочного отделения. Подвижная, бойкая, порывистая; вся огонь и движение; она была очень красива и изящна, наша Валя.
Белокурые волнистые волосы обрамляли её овальное лицо, на котором переливались смехом плутовские голубые глаза, оттенённые длинными чёрными ресницами…
Ей было всего двадцать три года. Окончив в 1940 году институт, она поработала только год врачом участковой сельской больницы».
Видно, девушка была очень красивой, раз начальник госпиталя запомнил плутовские голубые глаза и длинные чёрные ресницы. И это в тяжелейший второй месяц войны!
Как утверждала героиня замечательной актрисы Фаины Раневской в кинофильме «Весна»: «Красота – это страшная сила!». И война ей – ни по чём!
Вильям Ефимович рассказал, что в один из июльских дней 1941 года «в Вязьме заскочил в парикмахерскую». И дальше: «За много дней впервые имею возможность увидеть себя в зеркале: в пропылённом трофейном маскировочном халате, увешанного оружием, в сдвинутой набок каске, из-под которой торчит козьмакрючковский чуб. Что и говорить, зрелище поистине устрашающее!»
А в книге «И снова в бой…» о Валентине Муравьевой написано подробнее.
Медицинский институт окончила в г. Горьком. Отец её занимал видное положение на Горьковском автозаводе. Мать умерла при неудачных родах. Валентина тогда училась в 9-м классе.
И она стала в доме хозяйкой. Отец уставал на работе, тосковал по умершей жене. Девочка его всячески опекала. Уходя в школу, оставляла отцу записку: «Папа, ешь суп (в пледе на диване), второе на плитке, чай в термосе».
Валентина могла работать врачом в поликлинике Горьковского автозавода. Но ей хотелось большей самостоятельности. Отцу она говорила: «Здесь я ничему не научусь, ты пойми. А в сельской больнице я буду одна, без костылей, и скоро стану врачом; не смогу им не стать».
Отец её понял и сам отвёз в деревню, где Валентина успела поработать сельским врачом лишь год до начала войны.
Родилась Валентина Муравьева в Москве или в Горьком, не знаю. Сначала не понятно было, каким образом она оказалась в июле 1941 года в г. Вязьме и именно – в СЭГе 290.
Среди персонала госпиталя были врачи, фельдшера, водители (и не только), выбравшиеся из окружения, а также прибывшие по назначению военкоматов из разных республик СССР.
И всё-таки, я нашла вот это в повести «Во имя жизни»:
«А ведь эта девочка прошла триста километров пешком по белорусским болотам, выходя из окружения в составе стрелкового батальона, была контужена и ранена».
Вероятно, Валентина Муравьева была призвана в армию, как и другие врачи, в первые же дни начала войны. По уставу не положено было обсуждать: на какой фронт они должны были отправиться.
*Кадровый военврач Клавдия Ивановна Кукушкина; о ней уже есть рассказ в проекте «Неизвестный солдат». Портрет её написала также Е. А. Афанасьева.
ТО ЛИ КАПЛИ ДОЖДЯ, ТО ЛИ СЛЁЗЫ
В июле 1941 года Санитарное управление Западного фронта, решив создать новый на тот период тип медицинского учреждения – сортировочный эвакуационный госпиталь, поручает это дело кадровому военному врачу В. Е. Гиллеру.
Тяжёлые бои. Воодушевлённые тем, что им удалось быстро оккупировать большие территории СССР, гитлеровцы всех мастей рвутся к Москве. Вражеские самолёты яростно бомбят г. Вязьму – своеобразный пятачок в Смоленской области, куда ещё не добрались немцы (увы, фашистами были не только немцы) пешим ходом.
В Вязьму прибывает небольшой военный госпиталь № 290 из Каунаса. Вот его медицинское оборудование и часть персонала – становятся скелетом будущего СЭГа 290 (взят номер каунасского госпиталя).
Ещё корифей военно-полевой хирургии Н. И. Пирогов (1810-1881) говорил о целесообразности сортировки раненых. Объяснял он это тем, что, если оказывать помощь раненым, что называется в порядке общей очереди, то погибают те, кто в медицинской помощи нуждается больше всего; например, с кровотечением. И не только.
Но схемы сортировки у начальника СЭГа 290 В. Е. Гиллера не было. Надо было набрать достаточное количество персонала (прежде всего – хирургов и операционных сестёр), создать штаб, организовать вспомогательные службы (автотранспорт, команды санитаров, пищеблок…)
Опыта набирались путём проб и ошибок.
Валентина Муравьева, терапевт, неожиданно для себя оказалась эвакуатором. В её подчинении находилось тридцать санитаров.
В. Е. Гиллер описывает одну из ситуаций в Вязьме в 1941 году:
«Ночью было душно, как в парной бане. Надвигалась гроза, начал накрапывать дождь. На дороге мелькали чёрные тени прибывающих машин с ранеными. Во тьме слышались стоны, тихие голоса…
Дождь уже льёт как из ведра. А машины всё прибывают и прибывают».
Легко раненые спрыгивали с машин и пытались спрятаться от дождя под машинами. Но не дождь убивает. Начался ночной налёт на город вражеской авиации. Заработали зенитные орудия.
Кто мог, тот нашёл какое-то укрытие. Не было такой возможности у «носилочных» раненых; «они могли только ждать».
Начальник госпиталя бежит к передним машинам.Видит там двух санитаров с носилками.
Из повести «Во имя жизни»:
«Промокшая, с поднятым воротником шинели, забрызганная грязью эвакуатор Муравьева кричит:
— Водитель, машину убирай, а не то переверну её!
— Почему так медленно разгружаете машины? – спрашиваю я.
-А что я могу сделать? – запальчиво отвечает она, освещая меня фонариком. – Нет у меня носилок, вы же видите, что раненые лежат на земле — на соломе.
— Сколько вам нужно носилок?
— На первый случай штук пятьсот, не меньше.
— А что ещё сдерживает эвакуацию, кроме носилок?
— Руки!
— Какие руки? – переспрашиваю я.
— Самые простые – человеческие, — ответила она, вытирая лицо платком. – Мне нужны санитары, которые будут переносить раненых».
При свете спущенной гитлеровцами осветительной ракеты начальник госпиталя В. Е. Гиллер успевает рассмотреть на лице Валентины Муравьевой то ли крупные капли дождя, то ли слёзы.
Вполне возможно: то были слёзы. Врачу было жалко и раненых, вынужденных долго ждать, когда им окажут помощь, избавят от боли, накормят; и водителей санитарных машин, по трое суток «крутящих баранку» и засыпающих за той баранкой. Наверное, и себя жалела – в мокрой шинели, озябшую.
Выяснилось, что с машин эвакуатор снимает только тяжело раненых.
— А куда вы отправляете тех, что остались в машине? – спросил начальник госпиталя у Валентины Муравьевой. – Разве им не требуется помощь?
Он задавал ей ещё разные вопросы. Молодой врач не выдержала этого допроса-разноса:
— И что вы от меня, наконец, хотите? Почему да почему? – потеряв самообладание, нервно заговорила она. – Меня никто не учил, не показывал, как и кого сортировать. Два месяца я здесь воюю. Поставили тогда на дороге и сказали: «Снимай и всё тут!». Вот и дохожу до всего своим умом.
В. Е. Гиллер увидел свой промах в том, что «важнейшее дело – первичная сортировка, решающая судьбу раненых, — поручено, по сути, вчерашней студентке».
И ещё его слова о Вале Муравьевой:
«Вот встаёт она в моей памяти в распахнутой шинели с расстёгнутым воротником гимнастёрки. На шее висит фанерный планшет. На планшете нарисована схема погрузки поездов».
К тому времени кадровый военврач К. И. Кукушкина уже прибыла на работу в госпиталь. Вот она и была назначена начальником нового эвакуационного отделения. А помощницей её стала Валентина Муравьева. Кроме них, в этом, условно говоря, сортировочном дивизионе был большой штат персонала разного профиля.
«Долго ещё в борьбе с трудностями, — вспоминал В. Е. Гиллер, — в преодолении тысяч неожиданностей выкристаллизовывалось то, что получило впоследствии по праву гордое название – «сортировочно-эвакуационный госпиталь Западного фронта».
КАК УХОДИЛИ ИЗ ГОРЯЩЕЙ ВЯЗЬМЫ
Третье-четвёртое октября 1941 года. В Вязьме чувствуется тревога. В СЭГ 290по-прежнему поступает много раненых, контуженных и больных.По состоянию ран врачи определяют, что первоначальная медицинская помощь многим военнослужащим не была оказана или сделано лишь самое необходимое; допустим, наложен жгут на раненную конечность.
Такое возможно только в крайне серьёзной ситуации на фронте. Некогда или некому было оказывать раненым первичную помощь.
Под натиском фашистов советские войска отступают. Об этом в госпиталь доходят слухи. Но приказа перебазироваться в тыл не поступало; со штабом Западного фронта связи нет.
Да и о каком перебазировании может идти речь, если в госпитале скопилось почти четыре тысячи раненых!А машин мало. Ещё работает железная дорога. На станцию Новоторжская прибывают с ранеными поезда. Оказав им помощь, отсюда же персонал госпиталя отправляет раненых в тыл.
Вот такой запомнилась В. Е. Гиллеру в те тревожные октябрьские дни Валентина Муравьева:
«Энергично носилась по платформе Валя Муравьева, заканчивая разгрузку прибывшей с фронта санитарной летучки. Летучка пришла сравнительно благополучно, хотя на станции Комягино попала под бомбёжку.
Муравьева, следя за разгрузкой, попутно успевала помочь раненому на костылях поднять на плечи вещевой мешок, ответить на вопросы наиболее нетерпеливых, журила санитаров-носильщиков за слишком медленное вытаскивание носилок из вагонов; на ходу подписывала акт о разгрузке поезда. Словом, делала тысячи дел. И всё это живо, весело, бодро.
Худенькая, небольшого роста, с коротко подстриженными волосами, в распахнутой шинели и с огромной коленкоровой папкой в руках, она напоминала школьницу старших классов, а не испытанного боевого врача.
А ведь эта девочка прошла триста километров пешком по белорусским болотам, выходя из окружения в составе стрелкового батальона, была контужена и ранена.
Сутками не сходя с платформы, неугомонная и бесстрашная, она разгружала и нагружала поезда с ранеными, подавая пример храбрости и самоотверженности своим помощникам, увлекая их за собой.
Как ни была она переутомлена, во время непосредственной опасности под обстрелом и бомбёжками она преображалась.
Во время одной из последних бомбёжек, когда у стоящего под погрузкой поезда загорелись вагоны с находившимися в них тяжело ранеными, она заставила укрывавшихся в щелях санитаров – носильщиков и санитаров поезда подняться. Голос у Вали при этом сделался злым…
Наши работяги с необыкновенным проворством выползли из щелей и кинулись на разгрузку горящих вагонов.
Чтобы работать врачом-эвакуатором, уметь ладить с поездными врачами, сёстрами, своими санитарами – носильщиками, комендантом станции, многочисленными инспекторами, нужно было проявлять большую выдержку и находчивость».
У Валентины Муравьевой это получалось.
Никто из персонала СЭГа 290 не струсил и не сбежал из горящей Вязьмы. Когда читаешь подробности, как и на чём вывозили тяжело раненых советских солдат и офицеров, думаешь, какое всё же мощное и выносливое создание – этот хрупкий человек!
Была сформирована даже пешая группа легко раненых. Их сопровождала небольшая медицинская бригада; на нескольких грузовиках везли медикаменты, перевязочный материал, продовольствие, тёплую одежду, одеяла.Около тысячи человек благополучно дошли до безопасного тылового района.
Во главе той роты был начальник эвакоприёмника, врач (до войны – гинеколог) Пётр Фёдорович Пчёлка.Тишайший и деликатный человек.«По виду кроток, но зато сердце у него львиное», — так характеризовал его начальник госпиталя, когда обсуждалась кандидатура, кто возглавит ту пешую роту раненых.
Дело предстояло трудное. Шли только ночами, а днём укрывались в лесах, так как были хорошей мишенью для вражеской авиации.
В СЭГе 290 ходила такая присказка: «Трудолюбив, как Пчёлка».
Пешком уходили из Вязьмы и роты персонала. В последней роте была Валентина Муравьева, Сергей Рыдванов (начальник эвакоотделения №2), медицинская сестра Наташа Попова и «шесть санитаров, не пожелавших отстать от своей суровой любимицы Муравьевой».
«НАШ БЕССМЕННЫЙ ЭВАКУАТОР»
Когда в октябре 1941 года положение на Западном фронте (защищал Москву) стало критическим, чтобы СЭГ 290 не оказался в окружении фашистов, его отправили в Москву. Здесь он принимал раненых, проводил сортировку (это было основное его назначение) на легко и тяжело раненых, оказывал им помощь; тех, кто мог перенести дорогу, отправляли в тыл.
Тысячи раненых, обожжённых, обмороженных (зимой), контуженных, больных в сутки поступало в госпиталь. Они были в окровавленной, грязной, изрезанной (санитары на поле боя или в медсанбатах резали обувь и одежду, чтобы прикрепить шину, забинтовать, наложить жгут и остановить кровотечение) одежде; голодные, слабые, страдающие от болей; или – без сознания.
В госпиталь приходили москвичи (и старые, и малые) и просили дать им любую работу. Кто-то помогал мыть раненых, кто-то стирал и ремонтировал обмундирование, кто-то кормил с ложечки; мыли полы, красили, строили. Больше всего нужны были рабочие руки для приёма и эвакуации раненых, которых называли «носилочными».
Приходили и московские художники. Они рисовали раненых, врачей, медицинских сестёр, санитарок… Много сделала рисунков художница Елена Александровна Афанасьева. Именно она и нарисовала портрет военврача 3-го ранга Валентины Павловны Муравьевой.
Увидев этот портрет, я сказала: «Какая хорошенькая!»
В Москве (район Лефортово; сейчас там расположен Главный военный клинический госпиталь имени академика Н. Н. Бурденко) СЭГ 290 находился с октября 1941-го по март 1943-го года. К нему поступали раненые не только с Западного, но и с других фронтов; по несколько тысяч в сутки.
Самая горячая точка – первичный приём и сортировка раненых. Этим по-прежнему занималась Валентина Муравьева. В Москве всё же стало легче ей и её помощникам – санитарам.
Появилось несколько эвакоотделений со всем положенным штатом. Все службы госпиталя были расположены в стационарных корпусах, а не под открытым небом, как в Вязьме. Здесь было электричество, канализация, горячая вода, отопление.Хорошую помощь персоналу госпиталя оказывали добровольцы-москвичи и шефы: заводы, фабрики, различные учреждения, театры…
Но дождь и морозы никто не мог отменить. Так что и в Москве шинель Валентины Муравьевой промокала и промерзала.
Однако и в московский период сэговцы (так они называли себя при встречах после войны) мало спали, скудно питались; случалось – падали в обморок от усталости; заражались от раненых разными инфекциями, болели. Были также среди них раненые и контуженные.
Анна Павловна Медведева (1920 – 2019), врач, рассказывала, как заразилась от раненого и тяжело заболела дифтерией. Как правило, своих коллектив в беде не бросал; лечили в госпитале. Для Анны Павловны нашли крошечное помещение и сделали из него изолятор. Она выздоровела.
Верно говорят: родные стены помогают. Все годы войны СЭГ 290 был родным очагом для всех, кто в нём служил.
Они не только работали. Находили время для художественной самодеятельности; по разным торжественным датам собирались в клубе, гдечитали стихи, танцевали и пели. Приезжали в госпиталь и профессиональные артисты и певцы.
Умела танцевать и Валентина Муравьева. Об этом вспоминал В. Е. Гиллер.
На фронте случалось и затишье. Тогда поток раненых был меньше. Можно было передохнуть.В кабинете Вильяма Ефимовича собирались товарищи: хирурги, комендант госпиталя Иван Андреевич Степашкин, комиссар госпиталя Георгий Трофимович Савинов…
На стол ставили большой самовар, заваривали чай. Напившись чаю и обговорив все текущие дела, пели под гитару. А в пляс могли пуститься хирурги Леонид Леонидович Туменюк и Людмила Сергеевна Зейванг. Не отставала от них и врач-эвакуатор Валентина Муравьева.
Были и награды.В 1942 или в 1943 году группу работников госпиталя вызвали в Кремль.
«Приехали на Красную площадь к десяти часам, — вспоминал начальник госпиталя В. Е. Гиллер. – В комендатуре Кремля нас попросили предъявить удостоверения личности и вернули их с заранее заготовленным пропуском…
Минин, Савинов, Шур, Меньшикова, Муравьева и я впервые в Кремле. Сознательно сдерживая шаг, мы проходим по сверкающим чистотой залам».
(Минин – Николай Иванович Минин, хирург из московского ополчения; Шур – ведущий хирург СЭГа 290 МихаилЯковлевич Шур; Меньшикова – медицинская сестра; проявила мужество и находчивость, спасая тяжело раненых из горящих вагонов в октябре 1941 года).
О наградах Валентины Муравьевой нет точной ясности. В проекте «НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ» названы медали «За отвагу» и «За оборону Москвы».
В Кремле вручали ордена, а не медали. В. Е. Гиллер в повести «Во имя жизни» написал, что в тот день получил орден. За годы войны он был награждён Орденом Красного Знамени, двумя Орденами Красной Звезды, другими орденами и медалями.
Вероятнее всего, что М. И. Калинин вручил орден и В. Муравьевой. Это мог бы быть Орден Отечественной войны 2-й степени. Не важно, какую награду получил этот молодой врач, в первый месяц войны прошагавший триста километров по болотам, и не павший духом.
Главное – все её награды заслужены мужественным поведением.
Начальник госпиталя называл Валентину Муравьеву «наш бессменный эвакуатор».
ЕЁ ИМЯ ВПИСАНО В ИСТОРИЮ ВСЕЛЕННОЙ
В марте 1943 года персонал СЭГа погрузил госпитальное имущество на машины и двинулся огромной колонной вслед за Западным фронтом. Наступил крутой перелом в войне – фашистов прогнали от Москвы, и погнали дальше; туда, откуда они пришли.
За март-апрель того года в Пыжовском лесу (близ г. Вязьмы) сэговцы построили чудо из чудес – подземный медицинский городок на пять тысяч раненых. И много помещений — землянок для разных вспомогательных служб (санитарные пропускники, пищеблок, прачечная, ремонтные мастерские и прочие).
Персонал разбился на бригады. Каждая строила и благоустраивала своё отделение. Была такая бригада и у Валентины Муравьевой. Вместе со своими бравыми санитарами она построила эвакоотделение. Конечно, были и общие дела.
В воспоминаниях ветеранов СЭГа 290 много разных интересных подробностей о том строительстве. Как молоденькие медицинские сёстры, сгибаясь под тяжестью спиленных деревьев, несли их на плечах к лесопилке. И как неумело пилили те самые деревья, а они норовили упасть в сторону «лесорубов». Как покрывали гудроном крыши землянок и оббивали их внутри досками.
Прислушиваясь к пронзительному звуку циркулярной пилы, однажды комиссар госпиталя Г. Т. Савинов сказал:
— О нашей лесопилке можно поэму написать.
Они построили узкоколейку, которая позволила быстрее и легче доставлять раненых от железнодорожной станции Новоторжская к разным отделениям госпиталя.
Фашисты отчаянно сопротивлялись. Вязьму и Пыжовский лес вражеские самолёты часто бомбили. Но через год эти места стали тылом. Персонал госпиталя вновь погрузил своё имущество на машины. Пыжовский лес опустел.
Что было дальше? В июле 1944 года госпиталь прибыл в Минск. Город был разрушен. На его окраине уцелели несколько корпусов больницы. Здесь СЭГ и разместился.
Вот лишь небольшой отрывок о том времени из книги «И снова в бой…»:
«Бои в это время шли кровопролитнейшие. Раненые поступали днём и ночью. Вскоре оказались переполненными госпитали для легко раненых, начались перебои с транспортом. Подготовленные к эвакуации раненые буквально заполонили отделение Муравьевой. Что было делать?
И снова нам пришлось заняться «самодеятельностью».
Близ автострады разбили несколько больших палаток, в одной из них устроили нечто вроде столовой. Сюда подвозили уже прошедших в СЭГе сортировку, помытых, переодетых и перевязанных раненых, способных самостоятельно передвигаться.
Здесь же, на автостраде, не без труда задерживали шедший с фронта порожняк, грузили на него раненых и направляли в госпитали Смоленской базы. Так нам удалось эвакуировать несколько тысяч человек».
А затем СЭГ 290 работал Вильнюсе, Каунасе, Кёнигсберге и других городах Восточной Пруссии. Победу коллектив госпиталя встретил в местечке Тапиау.
Я проследила о службе в госпитале Валентины Муравьевой по книге В. Е. Гиллера «И снова в бой…». Она была в СЭГе до победных залпов.
Но на этом обрываются следы храброй фронтовички — молодой женщины с «плутовскими голубыми глазами, оттенёнными длинными чёрными ресницами».
Большая группа из персонала этого госпиталя была направлена на Дальний Восток, где шла война с Японией. Была ли среди них Валентина Муравьева, не известно; списка у меня нет.
Из Восточной Пруссии в 1945 году госпиталь был переведён в белорусский город Бобруйск и там стал базой для гарнизонного военного госпиталя. Началась демобилизация персонала. Уехали все, кто хотел. Осталось около двадцати человек, пожелавших жить в Бобруйске и работать в госпитале. Среди них Валентины Муравьевой не было.
Загадка – где жила после войны. Если бы она приезжала в Москву на встречи своих однополчан, то хоть где-нибудь была бы упомянута. Впрочем, далеко не все ветераны СЭГа 290 упомянуты в воспоминаниях однополчан или в каких-то документах Совета ветеранов госпиталя.
И всё-таки странно, что о ней, враче, работавшей все годы войны в тяжелейшем звене фронтового госпиталя – эвакоотделении, немало рассказал в своих книгах В. Е. Гиллер, но никто не упоминает из однополчан.
Я могу объяснить это лишь тем, что Валентина Муравьева работала не в палатах или в операционных и перевязочных блоках, где создавались дежурные бригады. В хирургических и других отделениях врачи, медицинские сёстры, санитарки, конечно, были теснее связаны. После войны многие старались сохранить связь друг с другом, встречались, переписывались.
Валентина Муравьева, если можно так сказать, была всё время на улице; там, куда прибывали и откуда убывали машины (телеги, и даже — трамваи) с ранеными. В её подчинении находились мужчины-санитары. Война закончилась и все разъехались. Чтобы строить новую жизнь.
Я рада тому, что из проекта «НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ» можно исключить врача Валентину Муравьеву. На одного неизвестного фронтовика здесь стало меньше.
Однако, надеюсь, ещё что-то новое о ней обязательно найдётся.
А если и не найдётся, то её судьба – судьба патриотки — уже вписана в историю Вселенной.
Лариса Прошина-Бутенко
20.05.2019 г.
Москва
Стилистика, орфография и пунктуация автора сохранены полностью.