На страницах проекта Государственного исторического музея «Неизвестный солдат» есть рисунок молодой женщины, под которым написано «м/с Румянцева». Сделала этот рисунок московская художница Елена Афанасьева в 1942 году в сортировочном эвакуационном госпитале (СЭГ) №290 Западного, а с весны 1944 года — 3-го Белорусского фронтов.
Жаль, что художница не написала ещё какие-то данные этой медицинской сестры; хотя бы имя.
А потому не могу точно утверждать, но, возможно, на рисунке Нина Румянцева. Пока в архиве СЭГа 290 мне не удалось найти ещё кого-то из персонала с такой фамилией.
Но Нина Румянцева в СЭГе 290 действительно служила. А все, кто в годы Великой Отечественной войны в этом огромном госпитале, не досыпая, не доедая, падая в обмороки от усталости, отчаянно боролся за жизнь каждого раненого, достойны того, чтобы их помнило Отечество.
О медицинской сестре Нине Румянцевой написал в своей документальной повести «Во имя жизни» бессменный начальник СЭГа № 290, военврач, полковник медицинской службы Вильям Ефимович Гиллер (1909‑1981).
Сначала прелюдия.
1941 год. Этот госпиталь, как основная медицинская база Западного фронта, начал формироваться 11 июля в г. Вязьме Смоленской области. В это время фашисты уже бомбили днём и ночью Вязьму, и не только. Город постепенно превращался в руины. Враг рвался к Москве. Шли тяжёлые бои, было много раненых.
Пока стояла тёплая погода, легко раненым оказывали помощь, как говорят, под открытым небом. Но нужны были и помещения с крышей — для операционных и перевязочных отделений, а также для тяжело раненых, которых нельзя было перевозить в другие госпитали или эвакуировать в тыл в санитарных поездах.
В Вязьме был маслозавод. Оборудование и рабочих эвакуировали. В уцелевших цехах, сохранивших запах масла, персоналу госпиталя пришлось обустраивать палаты; сделали также столовую примерно на 500 мест. Раненых обязательно кормили. По-разному: иногда супом и кашей, бутербродами с сыром и колбасой; а иногда — чем Бог послал.
Ветераны госпиталя потом (бывало, что и со слезами на глазах) вспоминали, что персонал вот в таких походных условиях, питался плохо, поэтому у кого-то потом болели желудки. Сухари, какие-то сухие концентраты, каши без молока и масла. А раненых всегда кормили хорошо или — не плохо.
Санитарным управлением Западного фронта для формирования СЭГа 290 была выбрана именно Вязьма, потому что здесь находилась железнодорожная станция Новоторжская. Она была связующим звеном и с фронтом, и с тылом. Сюда поездами привозили раненых, отсюда же, после оказания им медицинской помощи, их увозили в тыловые районы. Здесь была так называемая рампа.
В госпитале была и интендантская служба. Именно она, что называется, рыскала по Вязьме и прилегающим территориям в поисках складов, подвалов, не разрушенных зданий, где можно было бы оборудовать что-то для госпиталя.
Однажды комендант СЭГа Григорий Будаев возле железной дороги обнаружил за высоким забором пакгаузы. В этих огромных просторных складах были открыты отделения для приёма и эвакуации раненых.
Надо обязательно отметить, что все помещения, где бы они не находились, обязательно мылись, чистились; случалось, что в подвалах выкачивали воду, высушивали их, красили стены. Этой работой занимались все, кто был на тот момент свободен, независимо от медицинского ранга.
Чистота была крайне необходима. Теперь не секрет, что в медсанбаты, во фронтовые госпитали раненые поступали не только в грязной, изорванной, окровавленной одежде, но и с вшами. А вши — переносчики инфекции. Поэтому раненых мыли, брили, переодевали.
Среди задач СЭГа 290, поставленных перед ним Санитарным управлением фронта, была и такая: стать санитарным барьером между фронтом и тылом; не допускать развития эпидемий.
…Известно, что в 1941 году в районы средней полосы России, в Подмосковье холода пришли рано. И зима была суровой. Как будто Небо встало на защиту СССР.
Фашистская Германия и её союзники предполагали, что война будет молниеносной, что советский народ не станет сопротивляться, а сдастся на милость победителей. А потому солдаты и офицеры вражеской армии были легко одеты. Вдруг в самом начале осени начало сильно холодать.
В литературе мне попалась любопытная информация. Когда фашисты на территории СССР начали мёрзнуть, какой-то немецкий генерал, доложив Гитлеру об этом, попросил, чтобы прислали для армии тёплую одежду и обувь, ибо скоро зима. Ефрейтор Адольф рассвирепел, дескать, какая зима; война должна быть победно закончена ещё летом! И уволил генерала.
Подразумевалось, что ещё до холодов гитлеровцы будут разгуливать по Москве. Мечтать вредно!
Быстрое наступление холодов почувствовали персонал СЭГа и раненые. Понятно, почему помещения, в которых располагались разные подразделения госпиталя, не отапливались. И вот тогда первый раз (а второй — в Пыжовском лесу в марте 1943 года) персонал начнёт строить землянки.
Землянок надо было много. Сначала получалось плохо. «Среди нас были неплохие хирурги, — написал В. Е. Гиллер в упомянутой выше повести, — стоматологи, лаборанты, были заботливые сёстры и няни, выносливые санитары. Но не было ни одного квалифицированного специалиста-строителя».
Потом среди раненых нашёлся военный инженер; мужской состав госпиталя объединился в строительные бригады; пополнился автопарк. Дело пошло на лад.
Интересная подробность: в дни, когда строились (а делалось это быстро; «строителей подгоняли вовсю») землянки, была ненастная погода и «гитлеровцы притихли». Небо, точно, помогало.
А теперь возвращаемся к Нине Румянцевой. Прошу прощения за длинную прелюдию. Но надо было объяснить, почему вдруг госпиталь стал зарываться под землю и что из этого получилось.
Вот что написал о ней В. Е. Гиллер:
«Можно ли сделать землянки более удобными для работы и лечения в них раненых?» — так стоял вопрос на партийном собрании. Да, можно и нужно — было записано в решении собрания. Та же Нина Румянцева, молодой член партии, горячо взялась за дело, внося в свою работу творческую страсть и вдохновение.
Я считал её тогда и считаю теперь прекраснейшей медицинской сестрой. Лучшая помощница у начальника отделения Шлыкова*, она обладала всеми качествами сестры милосердия и талантом организатора. Когда она продемонстрировала специально собранному активу уже готовую землянку и показала, что может сделать советский человек при настойчивости и желании, все, в том числе и я, были просто поражены.
Печи, доски, настланные на проходы, электрические лампочки, взбитые белоснежные подушки, шкафы для посуды, одеяла, подобранные под один тон, цветы. Чудесно! Землянкой все восхищались, о ней все говорили. Чистота, уют, порядок в землянке Румянцевой вдохновили и других. Её опыт переняли коммунист Начхебия, комсомолка Терешкина**…».
Возможно, кто-то не поверит, что в землянке Нины Румянцевой в 1941 году, в тяжелейшие первые месяцы войны, были белоснежные подушки, одеяла, подобранные под один тон. Мы далеко не всё знаем о том, что происходило каждый день во время войны; о том, как тыл помогал фронту.
В. Е. Гиллер и его однополчане рассказывали, что в ту же Вязьму, горевшую, варварски обстреливаемую фашистами, приезжали делегации из Тулы, Москвы, из Сибири. Не с пустыми руками, конечно. Например, для раненых, которые вынуждены были укрываться своими шинелями, один из фронтовых интендантов, наблюдавший это, привёз на трёх машинах свыше тысячи одеял и подушек.
А делегация из Монголии для СЭГа 290 привезла сотни меховых конвертов-одеял, войлочные юрты и много разного продовольствия. Это лишь несколько примеров. И сюда попадали посылки, в которых были тёплые носки, варежки и перчатки, шарфы, а также письма и рисунки от детей.
Если Е. Афанасьева нарисовала портрет медицинской сестры Румянцевой в 1942 году и, если это Нина Румянцева, значит, она служила в этом госпитале и в Москве. Он находился в столице с октября 1941 и по март 1943 гг.
Я просмотрела ещё одну книгу В. Е. Гиллера о госпитале. Это не документальная повесть, а художественная литература, сюжет которой основан на подлинных документах. В ней не один раз упоминается Нина Румянцева. Вместе со всем коллективом СЭГа 290 она встретила победу над фашистами в Восточной Пруссии.
О дальнейшей её судьбе пока ничего не известно.
*В. Е. Гиллер упомянул Шлыкова, в отделении которого работала медицинская сестра Нина Румянцева. Александр Архипович Шлыков, из старшего поколения врачей, нейрохирург-ас.
В госпитале служила вся семья Шлыковых: Александр Архипович, его жена — хирург-окулист Баса Давыдовна и их несовершеннолетний сын Юра. После войны они жили и работали в Москве; были членами Совета ветеранов СЭГа 290.
**Комсомолка Терешкина. Это хирург Валентина Владимировна Терёшкина (правильнее так; после замужества — Зиновьева). Помогала раненым и во время «Зимней войны» (советско-финская). Написала эмоциональные воспоминания о работе в СЭГе 290 и однополчанах.
Рассказ о А. А. Шлыкове, его уникальных операциях на мозге и воспоминания В. В. Терёшкиной можно прочитать в Интернете на литературном портале Российского союза писателей Проза.ру. Там я зарегистрировала страницу только для публикации материалов об этом фронтовом госпитале.
Пишу об этом для тех, кто, возможно, ищет родных — участников войны. В воспоминаниях персонала названного госпиталя упоминается много фамилий, в том числе и некоторых раненых, чем-то особенно запомнившихся врачам и медицинским сёстрам.
Фронтовики, погибая или получая тяжелейшие увечья, подарили жизнь всем последующим поколениям граждан союзных республик, входящих тогда в СССР, и России. Забывать об этом нельзя!
Всем желаю благополучия и мира!
Лариса Прошина-Бутенко
1 апреля 2019 г.