Проект Государственного исторического музея «Неизвестный солдат. Вернём имена забытым героям», появившийся на его сайте несколько лет назад, я считаю очень важным делом. И до сих пор есть длинный список тех участников жесточайшей Великой Отечественной войны, кто неизвестен. Их останки находят в разных районах России (и не только) поисковики — люди, не равнодушные к судьбе героев-предков.
Лишь некоторым удаётся вернуть имя. Остальные так и остаются неизвестными. Есть безымянные могилы. Я видела такие в Германии (ГДР). Не сразу, когда закончилась война, всех раненных советских солдат и офицеров вывезли из госпиталей на Родину. Умерших хоронили на кладбищах тех мест, где находились госпитали.
На некоторых надгробных стелах было написано «неизвестный» или «фамилия неизвестна». Значит, раненые были в таком состоянии, что при поступлении в госпиталь не могли себя назвать.
Ещё на много поколений хватит работы, чтобы ни один фронтовик не остался безымянным.
Я нашла просто крошечную информацию (пока крошечную) о Наде Кабановой, карандашный рисунок которой сделан московской художницей Еленой Александровной Афанасьевой. Этот рисунок есть в проекте «Неизвестный солдат». Под рисунком художница написала: «Дружинница Надежда Кабанова. Эвакогоспиталь 290. 1941 г.»
В проекте «Неизвестный солдат» уже есть несколько материалов о персонале этого фронтового госпиталя, а именно о тех, чьи цветные портреты или карандашные рисунки выполнены именно Е. А. Афанасьевой.
Для тех, кто до сего момента ничего не знает о СЭГе 290, я кратко повторю его историю. Без этого невозможно рассказать о Надежде Кабановой. К сожалению, пока не знаю и её отчество.
Три свидетельства
СЭГ № 290 — это сортировочный эвакуационный госпиталь. Был сформирован, как основная медицинская база Западного фронта, в тяжелейшее для СССР время — 11 июля 1941 года в прифронтовом тогда ещё городе Вязьме (Смоленская область).
Потом будут написаны мемуары советских военачальников, воспоминания солдат и офицеров разных родов войск; есть кинохроника — всё это свидетельства кровопролитных боёв, которые вела Красная Армия с войсками фашистской Германии и её многочисленных сателлитов.
Жуткие потери раненными и убитыми. Фашистов также немало было зарыто в русскую землю. Так им и надо! У меня к ним никакой жалости.
Чтобы сократить потери среди раненых, нужны были кардинальные меры. Тогда в Министерстве обороны СССР и появился вот такой план: организовать сортировочно-эвакуационный госпиталь. Это был эксперимент на Западном фронте, главенствующим среди тех, кто защищал Москву от фашистов.
О сортировке раненых во время войн говорил в своё время основатель военно-полевой хирургии Николай Иванович Пирогов (1810-1881). Наверное, в Санитарном управлении Минобороны СССР были специалисты, которые хорошо знали опыт и дельные советы этого русского врача-новатора.
Организовать СЭГ было поручено военврачу, хирургу, выпускнику лечебного факультета Московского медицинского института Вильяму Ефимовичу Гиллеру (1909-1981). Очевидно, он и сам никогда не узнал, почему выбор на эту тяжелейшую роль выпал именно на него. Вильям Ефимович блестяще справился с этой работой, оправдал доверие. Иначе он не стал бы бессменным начальником СЭГа 290.
Несколько месяцев госпиталь работал на станции Новоторжская (район Вязьмы): принимал санитарные поезда с ранеными. Им оказывали помощь и отправляли затем в тыл и не только поездами, а разным транспортом, который был на ходу. Вся эта работа велась в быстром темпе — надо было освобождать все отделения для новых раненых.
Вязьму и её окрестности беспрерывно бомбила вражеская авиация. Постепенно город превращался в руины, следовательно, выходили из строя водопроводы, электростанции, рушились здания. В 1941 году рано началась осень, она была холодной. Под открытым небом госпиталь работать не мог.
Под операционные, перевязочные, процедурные отделения и всего остального, что нужно было для приёма раненых (обожжённых, обмороженных, контуженных, больных), приспособили опустевшие цеха Вяземского маслозавода, складские помещения на железнодорожной станции.
«Приспособили» — то есть ломали стены, белили, освобождали от всего лишнего, осушали, мыли, чистили. И делалось всё это руками персонала госпиталя, в числе которого с самого начала было много женщин разного возраста.
СЭГ 290 не только принимал раненых и оказывал им помощь. Ему была предписана и ещё одна важная миссия — стать барьером для проникновения инфекционных заболеваний в тыл. Раненые поступали в окровавленной, грязной одежде; не секрет, что было много вшей. А потому всех мыли, стригли, брили, переодевали в чистое бельё. Тех, кто не мог ходить, переносили на носилках. Как рассказывали позже ветераны госпиталя, руки у многих от носилок ещё долго болели. Рабочих рук не хватало.
В разгар формирования госпиталя, в июле 1941 года, и появились помощники — санитарные дружинницы. Эта группа девушек-добровольцев потом получит название «Московская дружина». В этой дружине и будет Надя Кабанова. Я уверена в этом, потому что она есть на групповом снимке санитарных дружинниц, сделанном 6 июля 1941 года. Участницы тех событий называли число — их было 32. На фотографии 31 девушка в комбинезоне. Одна (пока неизвестно, кто) — в гражданской одежде. Это были выпускницы медицинских курсов Коминтерновского районного комитета Общества Красного Креста Москвы. Свидетельство об окончании курсов они получили за день до начала Великой Отечественной войны. Названная фотография — это первое свидетельство о санитарной дружиннице Наде Кабановой.
Как «Московская дружина» оказалась в прифронтовой Вязьме? Сначала санитарные дружинницы рыли противотанковые траншеи в районе реки Днепр. Когда в видимой близости высадился вражеский десант и появились немецкие самолёты, всех, кто был на том трудовом фронте, начали отправлять в тыловые районы. А дружинницы были направлены к прифронтовой полосе. Их колонну вёл военный. Прошли сотни километров, пока не оказались в Вязьме. Все хотели быть там, где шли бои. Но военкомат направил их в СЭГ 290. Предположительно, с 20 июля 1941 года и началась их служба в этом госпитале.
О санитарных дружинницах — добросовестных помощницах медицинского персонала госпиталя — тепло вспоминал в своей документальной повести «Во имя жизни» В. Е. Гиллер.
Никаких нет подробностей: в каком отделении тогда работала Надя Кабанова. Её могли направить в одно из приёмо-сортировочных отделений — самой горячей точки госпиталя. Или в операционное отделение, где нужны были такие помощники. А в палатах с тяжело ранеными у дружинниц также было много работы. Только с тяжёлыми увечьями воины оставались в СЭГе — они не перенесли бы дальней дороги в тыл.
В последние годы всё больше открывается архивных документов, в которых есть подробности боёв на разных фронтах Великой Отечественной войны. В частности, о боях за Москву. Молниеносный захват столицы СССР у фашистов не получился. Оказывается, в одном из обозов немцы возили медали «За взятие Москвы». Интересно бы узнать, где с тех пор находится этот трофей.
В октябре 1941 года положение на Западном фронте чрезвычайно осложнилось. СЭГ мог оказаться в окружении вместе с ранеными, которых к 5 октября было более трёх тысяч. Штаб госпиталя получил приказ: эвакуировать раненых, а персоналу с госпитальным имуществом перебазироваться в Подмосковье.
Без восхищения невозможно читать воспоминания тех, кто участвовал в эвакуации раненых. Не хватало машин. Из тех, кто мог идти, сформировали колонну (более тысячи человек). Начальником этой пешей колонны был назначен, как говорили, тишайший человек, врач Пётр Фёдорович Пчёлка. Повёл и вывел всех в тыловой район!
По мере продвижения колонна увеличивалась за счёт раненых, которые оказывались на пути. Конечно, доктор был не один. Сопровождала раненых бригада медицинских сестёр и санитаров: на двух машинах везли продовольствие, медикаменты, тёплые вещи.
В какой-то точке тех напряжённых октябрьских дней работала и дружинница Надя Кабанова. Не важно, что мы не знаем, что конкретно она делала тогда в госпитале. Однако, можно быть уверенным, что девушка чем-то себя проявила в госпитале, какими-то своими делами стала заметной. У каждого человека есть таланты: что-то он может делать так ловко, как никто другой. Может, Надя проявляла особую сноровку, когда раненому накладывали гипсовую повязку, а она помогала. Или умела бинтовать те раны, на которые накладывать бинт не просто. А такие асы в госпитале были. Возможно, заметными были её терпеливость и душевность при уходе за тяжело ранеными. Медицинские сёстры рассказывали: особая сноровка и много времени требовалось, чтобы покормить раненого с изувеченным лицом, с разбитым черепом. У него забинтована вся голова, глаза. Сам он есть не может, глотает с трудом. И таких несчастных было много.
Кандидатура для портрета
Если бы Надя не выделялась как-то среди персонала, то её бы не было на рисунке художницы Елены Афанасьевой. Кандидатуры для художников определял начальник госпиталя В. Е. Гиллер или его заместитель по политической части (среди своих — комиссар) Г. Т. Савинов.
16 октября 1941 года СЭГ 290 прибыл в Москву. Основная его база в столице, в районе Лефортово — корпуса эвакуированного в тыл военного госпиталя. Там он работал до марта 1943 года.
В Москве персоналу СЭГа помогали рабочие заводов и фабрик, актёры театров и кино, работники государственных учреждений, Общество Красного Креста и другие общественные организации.
Взяло над ним своеобразное шефство и МОСХ — Московское отделение Союза художников СССР. В 1941-1942 гг. несколько десятков художников создавали коллекцию портретов и рисунков фронтовиков (медицинских работников, технического персонала, раненых). Были выставки этих работ.
Наверное, не погрешу против истины, если скажу, что больше всего написала Елена Афанасьева. Судя по коллекции её работ военного времени, которая теперь хранится в отделе изобразительных материалов Государственного исторического музея, а также по тому, что можно увидеть в интернете, творила она, как говорят, не покладая рук, с большим энтузиазмом. А за всем этим видно только одно: любовь к своему делу и к людям.
Среди её художественных героин и санитарная дружинница Надежда Кабанова. Это второе свидетельство о патриотке-добровольце.
Минск. Год 1944
А как дальше сложилась судьба Надежды?
Напомню то, о чём уже писала. У меня небольшая часть, можно сказать, чудом сохранившегося архива Совета ветеранов СЭГа 290. Он попал ко мне тогда, когда уже некому было им заниматься. Время вносит свои коррективы в ряды землян и на заслуги не смотрит.
Эта «небольшая часть» не говорит о том, что сведения о тех, кто служил в госпитале все годы Великой Отечественной войны, без следа исчезли. Вовсе нет. «Сэговцы» были очень активными. Они готовили разные материалы (фотоальбомы, стенные газеты, копии документов, были и вещи, которыми «сэговцы» пользовались в военное время и многое другое) и передавали в архивы и музеи Министерства обороны РФ, в музеи учебных заведений Москвы и российских регионов. Уверена, что есть что-то в музеях тех республик, которые до 1991 года входили в состав Советского Союза.
Пытаясь ещё что-то узнать о Наде Кабановой, в сохранившемся архиве я просматривала разные документы, читала послевоенные письма однополчан. И меня ждал сюрприз.
В марте 1943 года госпиталь выехал из Москвы и двинулся в сторону Западного фронта. Готовилось наступление Красной Армии, предстояли тяжёлые бои. Чтобы развернуть этот масштабный госпиталь, нужна была большая база. Вязьма лежала в руинах. Вражеская авиация не оставляла в покое и то, что уже было разбито.
Санитарным управлением фронта было приняло решение: спрятать госпиталь под землю. В марте-апреле 1943 года, в основном, силами его персонала в дремучем Пыжовском лесу (близ г. Вязьмы) был построен подземный медицинский городок со всеми службами.
Готовились принимать 5 тысяч раненых. Но, когда в мае начались бои, в госпиталь их поступало гораздо больше — не только с Западного, но и из других фронтов.
О том, как строили и какой это был адский труд (особенно для женских рук и плеч), есть в воспоминаниях ветеранов госпиталя. Врачи, медицинские сёстры, санитарки, санитары, санитарные дружинницы, повара, швеи, прачки, водители, электрики (список длинный) в те месяцы стали лесорубами, строителями землянок для операционных, перевязочных и других отделений. Конечно, появились палаты для раненых. А ещё пищеблок, узкоколейка от железнодорожной станции. И даже клуб.
Есть свидетельство того ратного трудового и военного подвига персонала СЭГа 290: Обелиск у дороги возле Пыжовского леса, близ деревни Пыжовка.
Ветераны госпиталя знали, что многие годы все машины, приближаясь к Обелиску, сигналили. Это был знак уважения к фронтовикам в белых халатах и их помощников. Сигналят ли сейчас, не знаю. Возможно, нет. Однако, без веры нельзя жить. Будем верить, что и к тому Обелиску не зарастёт народная тропа. Теперь это дело потомков фронтовиков.
Мне хотелось найти ответ на вопрос: «Была ли в Пыжовском лесу Надя Кабанова?» Она могла остаться в Москве, когда госпиталь уезжал из столицы. К тому времени санитарные дружинницы (сужу по воспоминаниям ветеранов госпиталя) принимали военную присягу, становились военнообязанными, а значит — полное подчинение уставу.
Военкомат мог оставить её в Москве. В столице было много госпиталей, даже цеха некоторых заводов переоборудовали для приёма и лечения раненых.
Если бы она осталась в Москве и не участвовала в строительстве подземного медицинского городка в Пыжовском лесу, то не было бы и ещё одного, третьего, упоминания — свидетельства о ней. Это и есть сюрприз.
А ждал он меня в дневнике Саши Митрофановой (Александра Петровна Митрофанова (в замужестве Калинычева; 1918-1973). Не уверена, но могу предположить, что и Саша окончила медицинские курсы Общества Красного Креста в каком-нибудь районе Москвы. О её судьбе чуть позже.
Все годы войны она вела дневник. Частично он был опубликован в Минске в журнале «Неман» (№ 3, 1989 г.). Подготовила его к публикации и написала о Саше её подруга по СЭГу 290 Эсфирь Гуревич. Этот журнал у меня есть.
Вот одна из записей. Прошу тех, кто будет это читать, набраться терпения. Здесь подробности ужасных событий, в которых оказались совсем юные девушки, которые по зову сердца пошли на фронт.
В г. Минск госпиталь прибыл 4 июля 1944 года. 28 / VII — 44 г.
Уже пятый день нас усиленно бомбят. Город горит и днём. Налёт же начинается часов с 12 и до рассвета. Вчера и сегодня особенно. Наш госпиталь осветили воздушными фонарями так ярко, что в перевязочной, если выключишь свет и откроешь маскировку, совсем светло.
Лучи множества прожекторов скрестились прямо над нами. Сильнейшая орудийная пальба заглушает слова. Работа сразу прекращается — тухнет свет, но у нас почти всегда на столах раненые, и мы сами выносим их в коридор или сидим с ними в перевязочной.
Страшно напряжённое ожидание: пролетит или нет?.. То здесь, то там среди резкой стрельбы слышны разрывы бомб. Тяжело от сознания бессилия что-либо предпринять, как-то действовать. Можно только сидеть и ждать…
Несколько бомб упали совсем близко — сильно задрожало здание. Гул самолёта приближается к нам. Саша* обнимает меня, и мы сидим, не двигаясь, внешне спокойны, да, пожалуй, и внутренне, так как нервы уже перестают реагировать.
Слишком сильны переутомление, физическое и нервное напряжение. Стрельба усиливается. Мгновения кажутся часами. Так повторяется несколько раз. Иногда зенитный огонь настолько удачен, что фашисты улетают, настаёт маленький перерыв, а потом опять, и так до рассвета.
Со второго этажа хорошо видны зарева пожаров. Сегодня полыхает громадным костром вокзал, чуть меньшим — аэродром.
На рассвете начался поток раненых во время бомбёжек. Есть и гражданские — женщины, дети. Несколько человек умирают, как только их кладут на стол. Тяжело смотреть на этих людей, ещё вчера заботившихся о доме, о близких, а сегодня — уже погибших.
Я снимаю платье с молодой женщины, раненной осколком в живот. Она, задыхаясь, просит отнести орден матери, которая, наверное, ещё стоит внизу. Как только окликаю старушку, она с плачем бросается ко мне, умоляя сказать правду о дочери.
Она рассказывает, что та недавно вернулась из партизанского отряда. На днях должны привезти из деревни маленького сынишку, которого она давно не видела. Я не могла дольше быть со старушкой — ждут в перевязочной её дочь, другие раненые…
Надя Кабанова подаёт, я перевязываю. Стараюсь, как могу, успокоить дочь старушки, затем отправляю её в операционную.
К концу смены среди потока красноармейцев и командиров замечаю мальчишку. У него перебиты обе ножки. От сильного потрясения он говорит чуть слышно. Не плачет, глазёнки совсем сухие. Сказал, что бабушку и маму совсем убило, а папы нет с начала войны.
Мы много видели за эти годы, но видеть ребёнка, который потерял близких и остался калекой, очень тяжело…
Вот быстро вносят не раздетого раненого. Очень бледен, со жгутом на ноге — значит, кровотечение. Как только подхожу, он хватает меня за руку и умоляет не трогать его, а только выслушать. Чтобы сразу же прекратить его просьбы, резко приказываю: «Молчать!».
Но он уже в агонии и твердит своё — просит привести к нему сына. Затем, также бессвязно, умоляет переслать родным его вещи, написать жене и сыну, где он погиб. Ему немедленно влили кровь, хотя все знали, что раненый умирает.
Рассвело, и мы открываем окна. В перевязочную врывается свежий воздух и зарево восходящего Солнца. Стою у окна, и с наслаждением захлёбываюсь утренним ветерком, смотрю на далёкую синеву леса. А в ушах звучат последние слова солдата-отца, в предсмертные минуты мечтавшего увидеть сына.
*Кого имела в виду Саша Митрофанова, мы не знаем.
«Надя Кабанова подаёт, я перевязываю» — это доказательство того, что девушка не осталась в Москве, а продолжала служить в госпитале.
И ещё из записей Саши Митрофановой удалось узнать, что дружинница Н. Кабанова работала в 3-м хирургическом отделении. Начальником отделения был уважаемый однополчанами хирург-москвич Николай Иванович Минин.
Впрочем, Надя к тому времени могла получить статус сестры. В госпитале постоянно работали медицинские курсы. Многие санитарные дружинницы стали медицинскими сёстрами.
Из Минска путь на запад: Вильно, Каунас, Кибартай, Инстербург, Бартенштайн, Тапиау. Здесь, близ Кёнигсберга (с 1946 г. — Калининград), персонал СЭГа 290 встретил Великую Победу над фашистской Германией и её многочисленными союзниками.
Вполне вероятно, что и Надежда Кабанова вместе с фронтовыми товарищами кричала: «Ура!». Заслуженный восторг Победителей!
Хочу надеяться, что со временем удастся ещё что-то узнать о Наде, о её послевоенной жизни.
Сама себе я напоминаю археолога. Он, пытаясь раскрыть историю важного события, родословную далёких наших предков, радуется крошечному кусочку найденного черепка. А я радуюсь тому, что нашла крошечную информацию о Её Величестве Рядовой Великой Отечественной войны Надежде Кабановой.
Коротко о судьбе Александры Петровны Митрофановой
Она родилась в деревне Федоровка Тувинской автономной республики. Окончив школу, работала в селе учительницей. Незадолго до начала войны стала студенткой Московского государственного педагогического института имени Владимира Ильича Ленина. Хотела добровольцем уйти на фронт, но была направлена (а также несколько её подруг по институту) в октябре 1941 года Фрунзенским райвоенкоматом Москвы в СЭГ № 290, который в том же месяце прибыл в столицу и расположился в Лефортово.
В годы войны не была ранена или контужена. После войны Александра Петровна окончила институт, преподавала иностранным студентам русский язык в Академии общественных наук в Москве.
Приняла приглашение преподавать русский язык студентам в г. Дамаске. Там во время бомбёжки трагически погибла 9 октября 1973 г. (есть подробности: кто бомбил, но я их не привожу). Похоронена на одном из кладбищ в Москве.
Ещё о её подругах по институту и госпиталю
Среди тех студенток педагогического института, кого Фрунзенский райвоенкомат направил в СЭГ 290, была и Эся Гуревич (Эсфирь Соломоновна Гуревич; год рождения 1921). Демобилизовалась 22 августа 1945 года. Закончила образование — филологический факультет. После войны жила в Минске (родилась в Смоленской области). Занималась литературной работой: автор монографий о белорусской литературе, доктор филологических наук, член Союза писателей СССР. Написала документальную повесть о СЭГе 290 — «Полевая почта 43177 Д» (Минск. «Право и экономика». 2011 г.). С 1995 года жила в США.
Третья подруга — Наташа Безукладникова (Наталья Ивановна Безукладникова), год рождения 1917. Есть её анкета, заполненная 10 марта 1966 года. Выпускница того же института. Во время учёбы окончила и девятимесячные медицинские курсы Российского Общества Красного Креста, а потому в анкете написано «Медсестра РОККа». В госпитале работала медсестрой в 3-м хирургическом и в других отделениях. После войны жила в Москве, окончила ещё ВПШ (Высшая партийная школа) при ЦК КПСС; преподаватель в Московском государственном университете до 1960 г. Ушла с преподавательской работы из-за болезни.
Вот так служили Отечеству женщины! Юность их прошла в солдатских сапогах. Из тех фронтовичек, с кем я была знакома, никто не пожалел, что был на фронте. Все были награждены боевыми наградами; медалью «За оборону Москвы» и другими.
Их самоотверженность во имя Родины, как и самоотверженность всех участников Великой Отечественной войны, — наказ потомкам: берегите своё Отечество, не позволяйте никаким врагам топтать его землю!
10 декабря 2021 г.
Лариса Прошина-Бутенко
Москва
Подписи к фотографиям:
1. Общая фотография санитарных дружинниц-москвичек.
Верхний ряд. Справа. 1-я — Надежда Кабанова.
2. Три подруги. 1945 год.
Слева направо: Саша Митрофанова, Эся Гуревич, Наташа Безукладникова.