В музее проходит выставка «Медики в годы Великой Отечественной войны». На экспозиции представлено немало портретов, которые мы уже опубликовали здесь, а есть и те, которые ещё только ждали свой черёд. Удивительная история произошла с одним из портретов. Акварель «Медсестра Фая» могла бы и не попасть на выставку, если бы не наши реставраторы, которые смогли вернуть работе практически её первозданный вид. Но, есть ещё одно обстоятельство, мимо которого никак нельзя пройти. В репортаже о выставке была показана наша акварель и этот сюжет по телевизору увидела дочь изображённой на портрете медсестры — Лугачёва Людмила Феликсовна. Она связалась с нами и рассказала историю портрета и о своей маме:
«Сначала скажу несколько слов о художнике, написавшем эту акварель. Алексей Иванович Пауков. Москвич. Был призван летом 1941, когда ему было 18 лет, под Москву. После того, как немцев отогнали от Москвы, он попал в 51 стрелковый полк 93 стрелковой дивизии. Был там топографом и в каждую свободную минуту рисовал как все художники на чём придётся и чем придётся.
Изображённая на портрете Сазонова Фаина Ивановна из Кировской области. В 1941 году закончила 10 классов. 22 июня был выпускной. На следующий день всех мальчиков из их класса призвали в армию. Её призвали в трудное лето 1942 в июле, а в августе из Дзержинска они были уже на Калининском фронте после краткосрочных курсов по медподготовке в составе 82 отдельного медико-санитарного батальона 93 стрелковой дивизии.
Портрет, представленный на выставке, относится к августу 1944 года: бои в Молдавии, на Кицканском плацдарме. Фаина Ивановна отдежурила тогда 48 часов по приёму и сортировке раненых с передовой, где шли тяжелейшие бои за освобождение города Бендер. (Эти бои по потерям и значимости сравнивают со Сталинградской битвой.) Алексей Иванович Пауков попросил Фаину посидеть, попозировать ему после смены. Он её усадил (если присмотреться, то как «Мону Лизу») и начал рисовать, а у неё от усталости и бессонных ночей просто закрывались глаза… У Фаи на портрете измождённый вид от всего пережитого до этого момента. Она похоронила многих своих друзей-однополчан, своего молодого человека… К концу сеанса она уже мирно спала, а Алексей закончил работу в цвете.
Портрет ездил с ним всю войну, не раз он терял папку со своими рисунками и находил их, давая объявления с просьбой о возвращении за вознаграждение.
После войны этот портрет был похищен у него общими друзьями-однополчанами и прислан Фаине Ивановне в город Воронеж, где она тогда проживала со своей семьёй. Однополчане посчитали, что портрет больше нужен не автору, а его модели. Фаина Ивановна так не посчитала и сразу же позвонила Алексею Ивановичу в Москву, чтобы сообщить, что портрет у неё. Как же он обрадовался, что портрет не потерян! Это было где-то в конце 1960-х годов и сделать копию с портрета было весьма проблематично. Но через друзей и их знакомых портрет сумели, как тогда говорили, «отэрить» (снять копию). Так черно-белая копия с «Эры» осталась в семье Фаины Ивановны, а портрет уехал в Москву вместе со своей моделью на встречу однополчан, к его автору — Паукову Алексею Ивановичу. Впоследствии Пауков сообщил, что портрет уже находится в Центральном музее. А вот в каком? Вооруженных Сил или Историческом — мы уже и не запомнили…»
Людмила Феликсовна (дочь Сазоновой Фаины Ивановны) прислала нам ещё небольшой рассказ от лица самого Паукова. Итак, рассказывает художник-фронтовик Алексей Пауков:
«В начале августа 1944 года меня, лейтенанта, топографа 51 стрелкового полка, вызвали к командиру 93 Миргородской ордена Суворова и Красного Знамени стрелковой дивизии. Генерал сидел за деревянным столом на левом крутом берегу Днестра. В руках у него был документ, в левом углу которого он написал: «Зачислить лейтенанта Паукова Алексея Ивановича в комиссию по истории соединения в качестве художника». Затем я получил предписание, где говорилось, что мне надлежит продвигаться по частям дивизии, делать рисунки боевых действий, портреты воинов. Было дано обращение к командирам в полосе военных действий соединения: оказывать всяческое содействие в сборе материалов, а мне предоставлялось право проезда на всех видах транспорта части. Так стал я перед боевым заданием, которое определило и мирную мою жизнь на несколько десятилетий.
Мой багаж — вещевой мешок, полевой планшет и папка с рисунками размером в пол листа. Случилось так, что я потерял её по дороге на вокзал, где в Югославии эшелонировалась дивизия. Я был в отчаянии! Ночь мы писали объявления о потерянной папке с рисунками. Днём городское радио передавало текст нашего объявления. Три дня я ходил и справляться о потерянной папке, а на четвёртый день мне показали крестьянина, сидящего в коридоре и ожидающего меня. В моём объявлении было указано «Нашедшему вернуть в ком. № 12 за вознаграждение». Вознаграждением была измождённая лошадёнка с каретой с фонарями (наш трофей).
Сейчас, спустя 37 лет после Победы, многое забыто… Сомневаюсь даже: со мной ли это всё было? Но вдруг наплывает накрывающая с головой волна счастья и прошедшее оживает…
В конце августа 1944 мы вошли в Румынию. Первый город был Меджидия. О многом я думал и вспоминал в этих местах с сильными следами турецкого владычества, сохранившегося с прошлого века. В балканских странах русских солдат в прямом смысле носили на руках — русских любили. Наша дивизия после Ясско-Кишиневской операции прошла и Румынию, и Болгарию, Албанию, задержавшись в Сербии (тогда — Югославии). До 20 октября был освобождён Белград. Я много, жадно рисовал в то время. В австрийском городе Мариацелль дивизия праздновала Победу…»
Людмила Феликсовна дополняет:
«Пауков не упомянул Венгрию — слишком тяжелы были воспоминания о 100 днях боёв в Венгрии. После тёплого и радушного приёма в балканских странах, здесь наши войска столкнулись с озверевшими от безысходности фашистами. Они нападали из-под тишка на беззащитные санитарные подразделения, издеваясь над ранеными, которые не могли дать им отпор, над женщинами-медиками…
Алексей Иванович упоминает об эшелоне для дивизии. Этот эшелон был инициативой моей мамы — восстановить железную дорогу для доставки раненых в Белград по ней, а не горными тропами на автомашинах, которые срывались в обрывы вместе с людьми.
И ещё. На портрете Фаина Ивановна изображена с медалью на гимнастёрке. Буквально через несколько дней они вместе с подругой и медсестрой Лизой Овчинниковой, вырываясь из внезапного фашистского окружения, выберутся оттуда только в синих санитарных халатах, оставив в окружении свои вещевые мешки с формой и наградами. Так, в синих санитарных халатах эти две девчушки босиком и прошли пол-Европы (Румынию, Болгарию, Албанию, Югославию) потому что мстительный зам по тылу не давал замену утерянному армейскому имуществу…»
Вот такая история связана с портретом, который попал на выставку благодаря работе наших реставраторов. Если бы они не успели восстановить акварель, то мы бы никогда не узнали о том, как был создан этот портрет, о медсестре Фае и о художнике, запечатлевшим её. Потому мы сочли нужным завершить наш рассказ о работе небольшой справкой от реставратора произведений графики. Анна Коневцева пишет о том, как шла непростая работа по восстановлению рисунка А. И. Паукова «Медсестра Фая»:
«Рисунок был деликатно демонтирован из старого музейного паспарту ввиду сильной ветхости бумажной основы и многообразных механических повреждений.
На первом этапе реставрационных работ было проведено обеспыливание рисунка мягкой кистью, а с оборота — резиновой крошкой и ватным тампоном.
Поверхность рисунка была покрыта устойчивыми загрязнениями различного происхождения: столярный клей, жир, белок, мушиные засиды, следы бурых водяных потёков. Всё это расчищалось остриём скальпеля. В наиболее сложных местах, где лист имел механические повреждения, особенно аккуратно, с использованием лупы.
Затем работу нужно было промыть. Акварель и авторская подпись на листе — это неводостойкие красители, поэтому перед означенной процедурой красочный слой был закреплён, а сам процесс осуществлялся полусухим способом. Следы особо сильных загрязнений обрабатывались строго локально: тампоном с реактивами через микалентную бумагу. Сами реактивы и их состав подбирались с учётом характера конкретного загрязнения, а обработка химикатами сочеталась с локальными промывками и периодическим оставлением рисунка на выветривание. Финальная промывка выполнялась на сетке так, чтобы рисунок лишь соприкасался с поверхностью воды.
Не дожидаясь окончательного высыхания рисунка, после финальной промывки, в полусухом состоянии, с оборота была восполнена проклейка.
Помимо загрязнений работа имела многочисленные сгибы и изломы. Устранили их с помощью густого крахмального клея, нанося его и разглаживая бумагу косточкой. Для прочности места изломов укрепили прозрачной реставрационной бумагой-паутинкой. Разрывы рисунка совместили и проклеили японской бумагой. В местах истончений рисунок пропитали клеем и укрепили отливками из бумажной массы и прозрачной длинноволокнистой шелковкой. После этого произведение целый месяц находилось под сухим прессом в сукне между листами бескислотного картона.
Заключительным этапом восстановительных работ стала тонировка потёртостей и неравномерностей красочного слоя. Это сделали с помощью акварели, графитных и цветных карандашей.
Благодаря этим работам рисунку были возвращены физическая целостность и экспозиционный вид.»
